Есть такое место, где лифты грохочут, двери хлопают, тарелки бьются, а каждое окно — как материн рот, что велит улице: а ну, не орать; катайтесь на своих роликах где-нибудь еще; немедленно домой! Мой голос громче всех.
Там моя мама еще живехонька, и бакалей- щик решается дать ей совет.
— Миссис Абрамович, — говорит он, — главное — своих детей не бояться.
— Ах, мистер Бялик, — отвечает мама, — что ей, что ее отцу — скажешь потише, мол, а они: «Потише в могиле будет».
— С Кони-Айленда на кладбище, — говорит папа. — На той же подземке, за те же деньги.
Я стою у бочки с солеными огурцами. Борозжу мизинцем рассол. Отвлекаюсь, чтобы объявить:
— Кэмпбелл — томатный суп. Кэмпбелл — овощной на говяжьем бульоне. Кэмпбелл — шот-лан-д-ская похлебка...
— Тише ты, — велит бакалейщик. — А то с банок наклейки поотлетают.
— Ширли, прошу тебя, чуточку потише, — умоляет мама.
В этом месте вся улица стонет: «Тише! Ти- ше!», но ей ни на капельку, ни на толику не унять радостный хор у меня внутри.
Там же, совсем рядом, за углом, здание из красного кирпича, давным-давно старое. Каждое утро перед входом стоят дети в две предпо- лагаемо ровные линейки. Их ничто не оскорбляет. Им все равно ждать.
Обычно среди них и я. Собственно, я первая, потому что моя фамилия начинается на «А».
В одно холодное утро староста хлопнул меня по плечу и сказал:
— Ширли Абрамович, тебя вызывают в четыреста девятый кабинет.
Я послушно помчалась не вниз, а вверх по лестнице в 409-й кабинет, где сидели шести- классники. И встала, замерев, у учительского стола: ждала, когда у мистера Хилтона, их учи- теля, найдется для меня время.
Через минут пять он сказал: — Ширли! — Что? — шепнула я. — Вот те на! Ширли Абрамович! Я слышал,
ты говоришь громко, четко и умеешь читать с выражением. Так оно и есть?
— Да, — шепнула я.
— Тогда давай без глупостей! Когда-нибудь ты еще, может, и учиться у меня будешь. Отве- чай как положено.
— Хорошо! — проорала я.
— Так-то лучше, — кивнул он. — Слушай, Ширли, а ты не можешь волосы подвязать или там заколоть? А то у тебя на голове копна.
— Могу! — выкрикнула я.
— Все, угомонись. — Он развернулся к классу. — Дети, полная тишина! Откройте учебники на тридцать девятой странице. Читайте до пятьдесят второй. Как закончите, начинайте сначала. — Он снова окинул меня взглядом. — Ты, наверное, Ширли, знаешь, что приближается Рождество. Мы готовим замечательный спектакль. Роли по большей части уже розданы. Но очень нужен еще человек с сильным голосом, с мощной энергетикой. Знаешь, что такое энергетика? Правда? Умница. Я тут вчера на школьном собрании слышал, как ты читаешь «Господь — Пастырь мой»*. Мне очень понравилось. Прекрасно было исполнено. Миссис Джордан, твоя учительница, тебя хвалит. Значит, так, Ширли Абрамович, если хочешь участвовать в спектакле, повторяй за мной: «Клянусь работать на полную, как я никогда еще не работала!»
* Псалом 22.(Здесь и далее — прим. перев.)

Я взглянула на небеса и выпалила:
— Клянусь! — Поцеловала мизинец и посмо- трела на Господа.
— Такая уж у актера жизнь, — объяснил он. — Он как солдат всегда наготове и всегда готов ис- полнять приказы генерала — то есть режиссера. Все, — сказал он, — абсолютно все зависит только от тебя.
После уроков ученики по всей школе отчища- ли и отдирали с окон ошметки индейки и шелуху от попкорна. Прощай, День благодарения. На следующее утро староста принес со склада красную и зеленую бумагу. Мы наделали новых гирлянд, развесили их по стенам, прикрепили над дверями.
Учителя становились все радостнее. Словно в головах у них весело звенели колокольчики детства. Моя лучшая подруга Эви во всем видела худое, но даже она не нашла над чем поиздеваться. Мы выучили «Святую ночь»* назубок.
— Замечательно, просто замечательно! — восторгалась мисс Гласе, проходившая у нас в школе практику. — Даже не верится, что кое-кто из вас по-английски толком не говорит.
Мы выучили «Украсьте залы» и «Вести ангельской внемли»**. Учителям не было за нас стыдно, и мы не смущались.
* Рождественскаяпеснь,котораязвучитвовремямессы. ** Традиционные рождественские песни ( «Deck the Halls» и «Hark! The herald Angels» — англ.).
А вот мама, узнав про это все, сказала папе:
— Миша, ты хоть представляешь, что там творится? Крамер вошла в комиссию по распределению билетов.
— Кто? — переспросил папа. — Крамер? Так у нее вообще активность повышенная.
— Активность? Активность обычно направлена на что-то разумное. Знаешь, — сказала она со вздохом, — меня очень удивляет, как наши со- седи носятся с этим Рождеством.
Папа не сразу сообразил, что на это ответить. Но быстро нашелся:
— Ты же в Америке! Клара, ты сама сюда хотела. В Палестине арабы сожрали бы тебя живьем. В Европе были погромы. В Аргентине сплошь индейцы. А здесь — Рождество... Вот незадача, да?
— Очень смешно, Миша. Что с тобой сталось? Если мы давным-давно приехали в эту страну, спасаясь от тирании, а тут один сплошной вертеп, и нашим детям забивают головы враньем, что тут забавного? Ой, Миша, куда подевался твой идеализм?
— А твое чувство юмора?
— Его у меня никогда не было, а вот ты всегда был идеалистом.
— Я все тот же Миша Абрамович. Ни на йоту не изменился — кого хочешь спроси.
— Ты меня спроси, — сказала мама, да будет ей земля пухом. — Я знаю ответ.
Соседи тоже думали, как к этому относиться. Отец Марти сказал: — Знаете, у моего сына очень важная роль. — И у моего, — подхватил мистер Сауэрфельд. — А мой в этом не участвует! — заявила миссис Клег. — Я сказала «нет». Нет, и все. А раз я сказала «нет», значит, «нет»!
Жена раввина заявила: — Это омерзительно! Но ее никто не слушал. По территории, строго ограниченной великой мудростью Господней, она расхаживала в рыжеватом парике.
Каждый день было много шума, а уж пользы сколько! Я стала правой рукой мистера Хилтона.
Он говорил: — Что бы я без тебя делал, Ширли? Он говорил: — Твои папа с мамой должны каждый вечер вставать на колени и благодарить Господа за то, что Он дал им такую дочь.
А еще он говорил:
— Милое мое дитя, работать с тобой — сплошное удовольствие.
Порой он восклицал:
— Бог ты мой! Куда я подевал текст? Ширли! Ширли! Где он?
— Вот он, мистер Хилтон, — тихо отвечала я.
Иногда, устав, он снова звал меня:
— Ширли, у меня больше нет сил орать на этих деток. Скажи ты Айре Пушкову, что он выходит, когда Лестер показывает на звезду во второй раз!
И я вопила что было мочи:
— Айра Пушков, да что с тобой такое? Болван! Мистер Хилтон уже пять раз тебе сказал, тебе выходить, когда Лестер покажет на звезду во второй раз.
— Ой, Клара, — сказал папа, — чем же она занимается до шести вечера, что даже на стол накрыть не может?
— К Рождеству готовится, — холодно ответи- ла мама.
— Хо-хо! — воскликнул папа. — Чем Рождество плохо? В конце-то концов история всех чему-то учит. Из книг понятно, что этот праздник идет еще от язычества — свечи, огни, та же Ханука. То есть он не совсем христианский. Так что те, кто считает его сугубо христианским праздником, — не патриоты, а просто невежды. То, что стало частью истории, принадлежит всем. Хотите назад в Средневековье? А что, брить голову тупой бритвой лучше? Что плохого в том, что Ширли учится говорить четко? Да ничего. Может, ей не придется всю жизнь бегать от прилавка в кухню и обратно? Она совсем не дура.