О. Дворниченко. МОСКВА КРЕМЛЬ ШОСТАКОВИЧУ

Я люблю играть в «Щелкунчике» большой драматический кусок — там есть в музыке такое место — Маша остается одна. Рост елки. Вдруг появляется тревожное тремоло у струнных и одинокий гобойчик. 7 тактов: человечек, размахивающий де- ревянным мечом. Это — символ человека. Вот это! Не тот, ко- торый строил пирамиды, а вот этот! Трепетный и одинокий го- бой по-кукольному воюет со всей вселенной. Если вы взглянете в деревянное сердечко Щелкунчика, вы увидите там героизм. Гражданственность — вот главная идея у Шостаковича. Является ли героем народ — безусловно. У Мусоргского тоже герой — народ. Боль о народе и забота большая. Народ — люди, человек. Но у Шостаковича народ — как итог множества людей. У Мусоргского мы можем не задавать вопрос, много ли там людей, — несколько в «шестидесятническом» смысле. «Хлеба народу!» А у Шостаковича боль за человека, каждого человека, кото- рый составляет народ. И в этом смысле Шостакович одержим. Не мог видеть бедствия. Его депутатство — это очень важно. Не может видеть, как человеку холодно и голодно. Не пройдет мимо и никогда не проходит. Сказать же, что он добрый, — никак не скажешь. А видеть не может, когда кому-то плохо. Он будет об этом помнить, писать письма, добиваться. Умеет по- мочь. И в этом положении депутата совершенно удивительный человек. Евгений Мравинский (Из интервью автору) Глава первая 1966 год ВСТУПЛЕНИЕ «НАРОДНЫЙ ИЗБРАННИК» 8 мая 1974 г. Здравствуйте, многоуважаемые и дорогие Дмитрий Дмитриевич и Ирина Антоновна, примите сердечный привет от учителей нашей школы и колхозников колхоза «Заветы Ильича». Пишет к Вам директор Кукшумской восьмилетней школы Григорьев Петр Афанасьевич. Предложение о выдвижении Дмитрия Дмитриевича кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР наши избиратели встретили радостно. Вчера в Ядрине окружное собрание также прошло хорошо. Нас, агитаторов, теперь спрашивают, приедет ли товарищ Шостакович к нам на встречу. Мы им отвечаем утвердительно…* На большом портрете депутата Шостаковича, в обрамлении красных знамен, серпа и молота, тщательно отретушированном, он выглядит бодро и молодцевато — на самом деле он уже в это время много болел, с трудом ходил, не мог играть, многие месяцы вынужден был проводить в больнице, за последние годы перенес два инфаркта. Но его депутат- ство, как и для многих, было пожизненным. Хотя в Советском Союзе выборы таковыми не являлись, все внешние атрибуты выборов были строго соблюдены — по радио рапортовали, как самые нетерпеливые избиратели явились голосовать в шесть часов утра — к открытию; в кадрах хроники показывали, как «в этот всена- родный праздник» избиратели торжественно семьями направляются на избирательные участки, как больным и престарелым доставляют урны для голосования на дом, как в отдаленные горные аулы эти урны везут на лошадях, а оленеводам Севера — на собачьих упряжках и спе- циальных самолетах; как избиратели по всей стране входят в плотно завешенные от посторонних глаз кабины для голосования, чтобы там, наедине с бюллетенем и собой, поставить значок против имени един- ственного кандидата; как видные люди страны и члены правительства, чуть помедлив, опускают свои бюллетени в урны для голосования. В день голосования на улицах из репродукторов неслась громкая музыка, на избирательных участках работали буфеты, где во времена всеобщего дефицита можно было купить кое-что из продуктов и сладо- сти для детей, — вся страна годами участвовала в этом, хорошо отрепе- тированном, маскараде выборов без выбора. Все знали, что депутат утвержден заранее, и часто своего депута- та избиратели видели только на плакатах. Но украшенные кумачом и портретами членов Политбюро помпезные избирательные участки, с комиссиями, нервной сверкой списков, «наказами избирателей» и ар- мией агитаторов, обязанных дежурить в агитпунктах и вести журнал, являлись незыблемой демонстрацией «волеизъявления народа». Когда-то, в бытность свою в аспирантуре, мне тоже довелось побыть агитатором. Помню, что в мое двухнедельное дежурство на агитпункт не явился ни один избиратель, я же исправно поливала завезенные для торжественности многочисленные горшки с цветами. ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ ТЕЛЕГРАММА ТОВАРИЩУ ШОСТАКОВИЧУ УВАЖАЕМЫЙ ДМИТРИЙ ДМИТРИЕВИЧ ЛЕНИНГРАДСКАЯ ГОРОД- СКАЯ ИЗБИРАТЕЛЬНАЯ КОМИССИЯ ПО ВЫБОРАМ В СОВЕТ НАЦИО- НАЛЬНОСТЕЙ ОТ РСФСР СООБЩАЕТ ЧТО 13 ФЕВРАЛЯ ВЫ В СООТ- ВЕТСТВИИ С ВОЛЕЙ КОЛЛЕКТИВОВ ТЕАТРА ОПЕРЫ БАЛЕТА ИМЕ- НИ КИРОВА ЗПТ КОНСЕРВАТОРИИ ЗПТ ПУБЛИЧНОЙ БИБЛИОТЕКИ ЗПТ ТРУДЯЩИХСЯ КАРБЮРАТОРНОГО ЗАВОДА ЗАРЕГИСТРИРОВА- НЫ КАНДИДАТОМ В ДЕПУТАТЫ СОВЕТА НАЦИОНАЛЬНОСТЕЙ ТЧК ЖЕЛАЕМ ЗДОРОВЬЯ ЗПТ ТВОРЧЕСКИХ УСПЕХОВ=ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ОКРИЗБИРКОМА БОГОРОДИЦКИЙ. Впервые Шостакович был избран депутатом в Верховный Совет РСФСР в 1947 году. Позже он избирался депутатом Верховного Совета СССР, высшего органа государственной власти в стране, от Ленинграда, по- том от Горького — в то время закрытого города, потом от Ядринского района Чувашии. Шостакович избирался депутатом то «в соответствии с волей кол- лективов Театра оперы и балета имени Кирова, публичной библиотеки и трудящихся карбюраторного завода в Ленинграде», то многотысяч- ным собранием рабочих, инженерно-технических работников и служащих завода «Капролактам», то коллективом завода «Красное Сормово», то коллективом Горьковского театра оперы и балета им. Пушкина, то коллективом Горьковской консерватории, то решением собрания кол- хозников колхоза им. Коминтерна Красночетайского района Чуваш- ской ССР, то собранием колхозников колхоза «Заветы Ильича»… Это тоже был один из ритуалов советской власти, когда всемирно известный композитор становился «народным избранником», «слу- гой народа» и представительствовал в высших органах государствен- ной власти. Именно представительствовал — как сейчас это принято среди знаменитых спортсменок и бизнесменов. Кадры советской хроники сохранили этот образ — Шостакович в зале заседаний Верховного Совета в Кремле среди хлопкоробов Сред- ней Азии, знатных доярок, рядом с Гагариным, тоже депутатом, спе- шит по Кремлевской площади на очередное заседание — сотни таких заседаний запечатлены в кинохронике. Эти заседания тоже были «не местом для дискуссий»: главное было — не пропустить момент и со всем залом, «хором» поднять руку для голосования или похлопать. Если бы Шостакович только соблюдал ритуал, как это делало боль- шинство, никто бы его за это не осудил. Но он не умел и не хотел сле- довать ритуалам. Он был и оставался до последних дней депутатом «всерьез». Чтобы представить себе, что это для композитора значило, и написана эта книга. Сам познавший голод, холод, болезни, безденежье, страдавший от не- справедливости чиновников, предательства коллег, Шостакович часа- ми выслушивал жалобы своих избирателей, с трудом разбирал незна- комый почерк — редко когда присланное письмо было отпечатано на машинке, — вчитывался в эти, порой сумбурно исписанные, страни- цы, тут же, на полях, делая пометки, выписывая необходимые данные, адреса, набрасывая черновики ходатайств, запросов, писем поддерж- ки — их сохранились сотни, — с безотказной отзывчивостью, сочув- ствием, желанием помочь. Ездил в другие города, чтобы вести прием избирателей, принимал и выслушивал их по многу часов подряд, до- статочно посмотреть списки — там сотни имен. К нему приезжают, ему пишут шахтеры, инвалиды войны, больные, нуждающиеся в лечении, репрессированные, музыканты оркестра и кочегары, вдовы, погорельцы, директора совхозов и директора школ, бывшие блокадники, родители одаренных детей и малограмотные ста- рики, пишут преследуемые за веру и атеисты, изобретатели «вечных двигателей» и научные сотрудники, пишут люди, которым негде жить, те, кто больше так жить не может, и те, кто знает, что нужно делать, чтобы жить лучше, пишут обманутые родственники и обманутые го- сударством, пишут артисты, учителя, военнослужащие, колхозники, матери-героини, школьники, уголовники и пенсионеры, пишут из го- родов, деревень и далеких поселков. Сестра композитора Мария Дмитриевна вспоминала, что, когда Дмитрий Дмитриевич приезжал в Ленинград и останавливался у нее, про это сразу же узнавали люди. И с самого утра, с первого этажа до четвертого, до самых дверей квартиры выстраивалась очередь на при- ем к депутату Шостаковичу. Люди обращались к своему депутату от отчаяния, безысходности, бесправия, измотанные многочасовыми очередями за продуктами, многолетними очередями за жильем, драконовскими законами о про- писке, неправыми судами, невозможностью заработать, видеть мир, свободно думать и дышать, потому что их не слышали, им не отвечали, им не желали помочь даже в малом. Ему рассказывали истории своей жизни, поверяли семейные тайны, просили совета, помощи, искали сочувствия, иногда просто хотели, чтобы их выслушали. Присылали план комнаты, в которой можно по- ставить или стол или кровать, и невозможно — и то и другое; рисунок коридора, в котором тридцать семей вынуждены готовить себе еду; чертежи жилого дома, построенного возле газового резервуара… Для них он был — последняя надежда, высшая инстанция справедли- вости в мире беззакония, неподкупности в стране взяточников, олице- творение советской власти, лозунги которой они затвердили с детства. И они писали не в партийные органы, не правительству — они пи- сали композитору. Как жить дальше — вот главный вопрос, на который они хотели по- лучить ответ. Какая музыка слышалась ему в этом скорбном хоре? Ирина Антоновна Шостакович говорила, как много нервов и сил отни- мала у Дмитрия Дмитриевича его депутатская работа, — «ему писали заключенные, приходили больные, приходили совершенно измученные несчастные люди — на колени становились, рыдали, детей приводили, увечные шли — море людских бед. В Ленинграде он вел прием избирате- лей сначала на Васильевском острове, а потом в районе Преображенско- го кладбища. Город Горький, где Дмитрий Дмитриевич был депута- том — в то время закрытый советский город, окруженный большим количеством лагерей, город, где строили очень мало жилья, — депутаты могли только писать письма местному начальству, просить помочь. А люди надеялись, шли…» (Из интервью автору) У Дмитрия Дмитриевича были почти парализованы руки: когда он здо- ровался, то одной рукой поддерживал другую — так же и писал. Но ком- позитором собственноручно написаны десятки ходатайств секретарям райкомов и обкомов, директорам заводов и совхозов, председателям рай- исполкомов, руководителям министерств и профсоюзных организаций, в судебные органы и редакции газет. В сотни инстанций композитор слал запросы, не оставляя без внимания самую, казалось бы, ничтожную прось- бу. Его усилия часто бывали тщетны, ибо и ему, всемирно известному ком- позитору, чиновники суконным языком писали отказы. Шостакович вы- нужден был обращаться в «высшие инстанции» по несколько раз, получая равнодушные отписки: «не представляется возможным», «в порядке общей очереди»; иногда переписка по одному вопросу длилась годами… В этой неравной борьбе Шостакович всегда был на стороне «уни- женных и оскорбленных». Он, о ком говорили, что «его сам воздух ранит», годами слышал моль- бы о помощи, крики отчаяния, которыми переполнены письма к нему, но многим так и не смог помочь — для композитора это было мучительно. Были и те, кто возмущался, требовал, негодовал, предъявляя счет именно ему, композитору Шостаковичу, — за годы бесправия и униже- ний, за нечеловеческие условия жизни, погубленную молодость, иска- леченную жизнь, за всю советскую власть. И все же были удачи. Кому-то удалось выхлопотать пенсию, восстано- вить на работе, получить комнату, направить на лечение. Уважаемый Дмитрий Дмитриевич! В нашем доме большая радость. И пришла она к нам после долгих лет ожидания, благодаря Вашему доброму и отзывчивому сердцу. Мы на- конец получили новую квартиру! Сегодня у нас соберутся друзья, мы вспомним о Вас, расскажем им о Вас, и разрешите предложить Вам под- нять бокал вина за нашу радость, за нашу общую победу. Я не знаю, как Вас благодарить за Вашу помощь по отношению к нам. Меня очень тронул Ваш прием, вы так нас приняли, я не могла не рас- плакаться и подумала, вот такая должна быть человеческая душа... Депутатская переписка Шостаковича — это тысячи писем, им получен- ных, им прочитанных, и тысячи, им отправленных. Последние письма Шостакович писал за несколько недель до смерти, будучи уже тяжело больным. Но и тогда ни одно письмо не осталось непрочитанным, не осталось без ответа. Некоторые и музыку его не слышали, и фамилию пишут с ошибка- ми, иногда на конверте вместо адреса только — «Москва Кремль Шо- стаковичу». И письмо доходило. Я была знакома с Дмитрием Дмитриевичем, снимала о нем докумен- тальный фильм, знаю членов его семьи, встречалась со многими людь- ми, знавшими Шостаковича, работала в архивах, в том числе в семейном архиве композитора, в музеях, частных коллекциях. Но эта сторона жиз- ни Шостаковича до сих пор оставалась совершенно неизвестной. Казалось бы, депутатская переписка Шостаковича не имеет отноше- ния к музыке. Однако она — контекст творчества композитора, кон- текст его жизни на протяжении многих лет. Эти письма композитор получал почти ежедневно. Многие произведения Шостаковича воспринимаются по-другому после прочтения этих писем. В книгу вошла лишь часть депутатской переписки Шостаковича из последних десяти лет его жизни — с 1966 по 1975 год. Книга строится как хроника последних лет жизни композитора и событий вокруг. Я старалась не исправлять эти письма — они такие, какими были написаны и прочитаны. Это язык Гоголя, Зощенко, Лескова, Достоев- ского — любимых писателей композитора. Шостакович, умевший ценить время, любил, чтобы часов в доме было много, — и ревностно следил, чтобы все они били одновременно. Его дочь, Галина Дмитриевна, рассказывала мне, как они с отцом ловили «сигналы точного времени», чтобы все часы били секунда в секунду. Депутатская переписка могла стать для композитора таким «сигна- лом точного времени».