Москва Кремль Шостаковичу
Оксана Дворниченко
Текст
О. Дворниченко. МОСКВА КРЕМЛЬ ШОСТАКОВИЧУ
Я люблю играть в «Щелкунчике» большой драматический
кусок — там есть в музыке такое место — Маша остается одна.
Рост елки. Вдруг появляется тревожное тремоло у струнных и
одинокий гобойчик. 7 тактов: человечек, размахивающий де-
ревянным мечом. Это — символ человека. Вот это! Не тот, ко-
торый строил пирамиды, а вот этот! Трепетный и одинокий го-
бой по-кукольному воюет со всей вселенной. Если вы взглянете
в деревянное сердечко Щелкунчика, вы увидите там героизм.
Гражданственность — вот главная идея у Шостаковича.
Является ли героем народ — безусловно. У Мусоргского тоже
герой — народ. Боль о народе и забота большая. Народ — люди,
человек.
Но у Шостаковича народ — как итог множества людей.
У Мусоргского мы можем не задавать вопрос, много ли там
людей, — несколько в «шестидесятническом» смысле. «Хлеба
народу!»
А у Шостаковича боль за человека, каждого человека, кото-
рый составляет народ. И в этом смысле Шостакович одержим.
Не мог видеть бедствия. Его депутатство — это очень важно.
Не может видеть, как человеку холодно и голодно. Не пройдет
мимо и никогда не проходит. Сказать же, что он добрый, — никак не скажешь. А видеть не может, когда кому-то плохо. Он
будет об этом помнить, писать письма, добиваться. Умеет по-
мочь. И в этом положении депутата совершенно удивительный
человек.
Евгений Мравинский
(Из интервью автору)
Глава первая 1966 год
ВСТУПЛЕНИЕ
«НАРОДНЫЙ ИЗБРАННИК»
8 мая 1974 г.
Здравствуйте, многоуважаемые и дорогие Дмитрий Дмитриевич
и Ирина Антоновна, примите сердечный привет от учителей нашей
школы и колхозников колхоза «Заветы Ильича».
Пишет к Вам директор Кукшумской восьмилетней школы Григорьев
Петр Афанасьевич.
Предложение о выдвижении Дмитрия Дмитриевича кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР наши избиратели встретили радостно. Вчера в Ядрине окружное собрание также прошло хорошо. Нас,
агитаторов, теперь спрашивают, приедет ли товарищ Шостакович к
нам на встречу. Мы им отвечаем утвердительно…*
На большом портрете депутата Шостаковича, в обрамлении красных
знамен, серпа и молота, тщательно отретушированном, он выглядит
бодро и молодцевато — на самом деле он уже в это время много болел, с
трудом ходил, не мог играть, многие месяцы вынужден был проводить
в больнице, за последние годы перенес два инфаркта. Но его депутат-
ство, как и для многих, было пожизненным.
Хотя в Советском Союзе выборы таковыми не являлись, все внешние
атрибуты выборов были строго соблюдены — по радио рапортовали,
как самые нетерпеливые избиратели явились голосовать в шесть часов
утра — к открытию; в кадрах хроники показывали, как «в этот всена-
родный праздник» избиратели торжественно семьями направляются
на избирательные участки, как больным и престарелым доставляют
урны для голосования на дом, как в отдаленные горные аулы эти урны
везут на лошадях, а оленеводам Севера — на собачьих упряжках и спе-
циальных самолетах; как избиратели по всей стране входят в плотно
завешенные от посторонних глаз кабины для голосования, чтобы там, наедине с бюллетенем и собой, поставить значок против имени един-
ственного кандидата; как видные люди страны и члены правительства,
чуть помедлив, опускают свои бюллетени в урны для голосования.
В день голосования на улицах из репродукторов неслась громкая
музыка, на избирательных участках работали буфеты, где во времена
всеобщего дефицита можно было купить кое-что из продуктов и сладо-
сти для детей, — вся страна годами участвовала в этом, хорошо отрепе-
тированном, маскараде выборов без выбора.
Все знали, что депутат утвержден заранее, и часто своего депута-
та избиратели видели только на плакатах. Но украшенные кумачом и
портретами членов Политбюро помпезные избирательные участки, с
комиссиями, нервной сверкой списков, «наказами избирателей» и ар-
мией агитаторов, обязанных дежурить в агитпунктах и вести журнал,
являлись незыблемой демонстрацией «волеизъявления народа».
Когда-то, в бытность свою в аспирантуре, мне тоже довелось побыть
агитатором. Помню, что в мое двухнедельное дежурство на агитпункт
не явился ни один избиратель, я же исправно поливала завезенные для
торжественности многочисленные горшки с цветами.
ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ ТЕЛЕГРАММА
ТОВАРИЩУ ШОСТАКОВИЧУ
УВАЖАЕМЫЙ ДМИТРИЙ ДМИТРИЕВИЧ ЛЕНИНГРАДСКАЯ ГОРОД-
СКАЯ ИЗБИРАТЕЛЬНАЯ КОМИССИЯ ПО ВЫБОРАМ В СОВЕТ НАЦИО-
НАЛЬНОСТЕЙ ОТ РСФСР СООБЩАЕТ ЧТО 13 ФЕВРАЛЯ ВЫ В СООТ-
ВЕТСТВИИ С ВОЛЕЙ КОЛЛЕКТИВОВ ТЕАТРА ОПЕРЫ БАЛЕТА ИМЕ-
НИ КИРОВА ЗПТ КОНСЕРВАТОРИИ ЗПТ ПУБЛИЧНОЙ БИБЛИОТЕКИ
ЗПТ ТРУДЯЩИХСЯ КАРБЮРАТОРНОГО ЗАВОДА ЗАРЕГИСТРИРОВА-
НЫ КАНДИДАТОМ В ДЕПУТАТЫ СОВЕТА НАЦИОНАЛЬНОСТЕЙ ТЧК
ЖЕЛАЕМ ЗДОРОВЬЯ ЗПТ ТВОРЧЕСКИХ УСПЕХОВ=ПРЕДСЕДАТЕЛЬ
ОКРИЗБИРКОМА БОГОРОДИЦКИЙ.
Впервые Шостакович был избран депутатом в Верховный Совет РСФСР
в 1947 году. Позже он избирался депутатом Верховного Совета СССР,
высшего органа государственной власти в стране, от Ленинграда, по-
том от Горького — в то время закрытого города, потом от Ядринского
района Чувашии.
Шостакович избирался депутатом то «в соответствии с волей кол-
лективов Театра оперы и балета имени Кирова, публичной библиотеки
и трудящихся карбюраторного завода в Ленинграде», то многотысяч-
ным собранием рабочих, инженерно-технических работников и служащих завода «Капролактам», то коллективом завода «Красное Сормово»,
то коллективом Горьковского театра оперы и балета им. Пушкина, то
коллективом Горьковской консерватории, то решением собрания кол-
хозников колхоза им. Коминтерна Красночетайского района Чуваш-
ской ССР, то собранием колхозников колхоза «Заветы Ильича»…
Это тоже был один из ритуалов советской власти, когда всемирно
известный композитор становился «народным избранником», «слу-
гой народа» и представительствовал в высших органах государствен-
ной власти. Именно представительствовал — как сейчас это принято
среди знаменитых спортсменок и бизнесменов.
Кадры советской хроники сохранили этот образ — Шостакович в
зале заседаний Верховного Совета в Кремле среди хлопкоробов Сред-
ней Азии, знатных доярок, рядом с Гагариным, тоже депутатом, спе-
шит по Кремлевской площади на очередное заседание — сотни таких
заседаний запечатлены в кинохронике. Эти заседания тоже были «не
местом для дискуссий»: главное было — не пропустить момент и со
всем залом, «хором» поднять руку для голосования или похлопать.
Если бы Шостакович только соблюдал ритуал, как это делало боль-
шинство, никто бы его за это не осудил. Но он не умел и не хотел сле-
довать ритуалам. Он был и оставался до последних дней депутатом
«всерьез». Чтобы представить себе, что это для композитора значило,
и написана эта книга.
Сам познавший голод, холод, болезни, безденежье, страдавший от не-
справедливости чиновников, предательства коллег, Шостакович часа-
ми выслушивал жалобы своих избирателей, с трудом разбирал незна-
комый почерк — редко когда присланное письмо было отпечатано на
машинке, — вчитывался в эти, порой сумбурно исписанные, страни-
цы, тут же, на полях, делая пометки, выписывая необходимые данные,
адреса, набрасывая черновики ходатайств, запросов, писем поддерж-
ки — их сохранились сотни, — с безотказной отзывчивостью, сочув-
ствием, желанием помочь. Ездил в другие города, чтобы вести прием
избирателей, принимал и выслушивал их по многу часов подряд, до-
статочно посмотреть списки — там сотни имен.
К нему приезжают, ему пишут шахтеры, инвалиды войны, больные,
нуждающиеся в лечении, репрессированные, музыканты оркестра и
кочегары, вдовы, погорельцы, директора совхозов и директора школ,
бывшие блокадники, родители одаренных детей и малограмотные ста-
рики, пишут преследуемые за веру и атеисты, изобретатели «вечных
двигателей» и научные сотрудники, пишут люди, которым негде жить, те, кто больше так жить не может, и те, кто знает, что нужно делать,
чтобы жить лучше, пишут обманутые родственники и обманутые го-
сударством, пишут артисты, учителя, военнослужащие, колхозники,
матери-героини, школьники, уголовники и пенсионеры, пишут из го-
родов, деревень и далеких поселков.
Сестра композитора Мария Дмитриевна вспоминала, что, когда
Дмитрий Дмитриевич приезжал в Ленинград и останавливался у нее,
про это сразу же узнавали люди. И с самого утра, с первого этажа до
четвертого, до самых дверей квартиры выстраивалась очередь на при-
ем к депутату Шостаковичу.
Люди обращались к своему депутату от отчаяния, безысходности,
бесправия, измотанные многочасовыми очередями за продуктами,
многолетними очередями за жильем, драконовскими законами о про-
писке, неправыми судами, невозможностью заработать, видеть мир,
свободно думать и дышать, потому что их не слышали, им не отвечали,
им не желали помочь даже в малом.
Ему рассказывали истории своей жизни, поверяли семейные тайны,
просили совета, помощи, искали сочувствия, иногда просто хотели,
чтобы их выслушали. Присылали план комнаты, в которой можно по-
ставить или стол или кровать, и невозможно — и то и другое; рисунок
коридора, в котором тридцать семей вынуждены готовить себе еду;
чертежи жилого дома, построенного возле газового резервуара…
Для них он был — последняя надежда, высшая инстанция справедли-
вости в мире беззакония, неподкупности в стране взяточников, олице-
творение советской власти, лозунги которой они затвердили с детства.
И они писали не в партийные органы, не правительству — они пи-
сали композитору.
Как жить дальше — вот главный вопрос, на который они хотели по-
лучить ответ.
Какая музыка слышалась ему в этом скорбном хоре?
Ирина Антоновна Шостакович говорила, как много нервов и сил отни-
мала у Дмитрия Дмитриевича его депутатская работа, — «ему писали
заключенные, приходили больные, приходили совершенно измученные
несчастные люди — на колени становились, рыдали, детей приводили,
увечные шли — море людских бед. В Ленинграде он вел прием избирате-
лей сначала на Васильевском острове, а потом в районе Преображенско-
го кладбища. Город Горький, где Дмитрий Дмитриевич был депута-
том — в то время закрытый советский город, окруженный большим
количеством лагерей, город, где строили очень мало жилья, — депутаты
могли только писать письма местному начальству, просить помочь. А
люди надеялись, шли…» (Из интервью автору)
У Дмитрия Дмитриевича были почти парализованы руки: когда он здо-
ровался, то одной рукой поддерживал другую — так же и писал. Но ком-
позитором собственноручно написаны десятки ходатайств секретарям
райкомов и обкомов, директорам заводов и совхозов, председателям рай-
исполкомов, руководителям министерств и профсоюзных организаций, в
судебные органы и редакции газет. В сотни инстанций композитор слал
запросы, не оставляя без внимания самую, казалось бы, ничтожную прось-
бу. Его усилия часто бывали тщетны, ибо и ему, всемирно известному ком-
позитору, чиновники суконным языком писали отказы. Шостакович вы-
нужден был обращаться в «высшие инстанции» по несколько раз, получая
равнодушные отписки: «не представляется возможным», «в порядке общей
очереди»; иногда переписка по одному вопросу длилась годами…
В этой неравной борьбе Шостакович всегда был на стороне «уни-
женных и оскорбленных».
Он, о ком говорили, что «его сам воздух ранит», годами слышал моль-
бы о помощи, крики отчаяния, которыми переполнены письма к нему, но
многим так и не смог помочь — для композитора это было мучительно.
Были и те, кто возмущался, требовал, негодовал, предъявляя счет
именно ему, композитору Шостаковичу, — за годы бесправия и униже-
ний, за нечеловеческие условия жизни, погубленную молодость, иска-
леченную жизнь, за всю советскую власть.
И все же были удачи. Кому-то удалось выхлопотать пенсию, восстано-
вить на работе, получить комнату, направить на лечение.
Уважаемый Дмитрий Дмитриевич!
В нашем доме большая радость. И пришла она к нам после долгих лет
ожидания, благодаря Вашему доброму и отзывчивому сердцу. Мы на-
конец получили новую квартиру! Сегодня у нас соберутся друзья, мы
вспомним о Вас, расскажем им о Вас, и разрешите предложить Вам под-
нять бокал вина за нашу радость, за нашу общую победу.
Я не знаю, как Вас благодарить за Вашу помощь по отношению к нам.
Меня очень тронул Ваш прием, вы так нас приняли, я не могла не рас-
плакаться и подумала, вот такая должна быть человеческая душа...
Депутатская переписка Шостаковича — это тысячи писем, им получен-
ных, им прочитанных, и тысячи, им отправленных. Последние письма
Шостакович писал за несколько недель до смерти, будучи уже тяжело больным. Но и тогда ни одно письмо не осталось непрочитанным, не
осталось без ответа.
Некоторые и музыку его не слышали, и фамилию пишут с ошибка-
ми, иногда на конверте вместо адреса только — «Москва Кремль Шо-
стаковичу».
И письмо доходило.
Я была знакома с Дмитрием Дмитриевичем, снимала о нем докумен-
тальный фильм, знаю членов его семьи, встречалась со многими людь-
ми, знавшими Шостаковича, работала в архивах, в том числе в семейном
архиве композитора, в музеях, частных коллекциях. Но эта сторона жиз-
ни Шостаковича до сих пор оставалась совершенно неизвестной.
Казалось бы, депутатская переписка Шостаковича не имеет отноше-
ния к музыке. Однако она — контекст творчества композитора, кон-
текст его жизни на протяжении многих лет. Эти письма композитор
получал почти ежедневно.
Многие произведения Шостаковича воспринимаются по-другому
после прочтения этих писем.
В книгу вошла лишь часть депутатской переписки Шостаковича из
последних десяти лет его жизни — с 1966 по 1975 год. Книга строится
как хроника последних лет жизни композитора и событий вокруг.
Я старалась не исправлять эти письма — они такие, какими были
написаны и прочитаны. Это язык Гоголя, Зощенко, Лескова, Достоев-
ского — любимых писателей композитора.
Шостакович, умевший ценить время, любил, чтобы часов в доме было
много, — и ревностно следил, чтобы все они били одновременно. Его
дочь, Галина Дмитриевна, рассказывала мне, как они с отцом ловили
«сигналы точного времени», чтобы все часы били секунда в секунду.
Депутатская переписка могла стать для композитора таким «сигна-
лом точного времени».