Глава 2

– Мама, мама, еще один! – закричала девушка в глубину дома. – Он русский, наш, сразу видно! На ее зов вышли пожилые люди, женщина и мужчина, лет пятидесяти, может быть, тоже в народной одежде, похожей на ту, которую носили в XIX веке. Они остолбенело смотрели на Валентина. Но девушка решительно и неожиданно подбежала к нему. – Не боись, – тихо сказала она. – Здесь свои. Никто тебя не обидит. Идем в дом. – Где я? – спросил Валентин. – В аду, – ответила девушка. – Но здесь наше пристанище, и тут не ад, а русский дом. Валентин твердил про себя только одно: «Я не сошел с ума, я не сошел с ума… Господи, помилуй…» Девушка улыбнулась и вслух произнесла: – Господи, помилуй… Идем, будешь нам родным. «Если принимать зло как факт, то и благо надо принимать так же», – мелькнуло в уме Валентина. Улыбка девушки, ее лицо сразу ввело Валентина в очистительный транс. На глазах его появились слезы, он готов был разрыдаться. «Только бы это не оказалось сном, пусть то, что было раньше, будет сном, но только не это», – молниеносно подумал он. Губы его дрожали. Тем временем подошли пожилые люди. Мужчина сразу представился: – Потапов Иван Алексеевич. Родился в одна тысяча восемьсот десятом году в Костроме. А ты, сынок, откудова? Уваров чуть не упал, но возразить не посмел. «Или я ослышался, или он сумасшедший, – подумал он. – А может, шутит…» В ответ он только развел руками. – А я Полина Васильевна, – добродушно сказала женщина. – Родилась в одна тысяча восемьсот двенадцатом, при пожаре Москвы, при Наполеоне, Антихристе… А это дочка наша, Даша. Ей всего семнадцать лет. «Не возражать, не кричать, не топать ногами, – решил про себя Валентин. – Ведь они добрые», – и, повинуясь доброте хозяев, пошел в дом. – Тебя как зовут? Ты отколь? – спросил Иван Алексеевич, когда они подходили к дому. – Валентин я, из Москвы. – Святое место, – тихонько вздохнула Полина Васильевна. – Маменька, смотри, он сам не свой, пожалей его, – спохватилась девушка. – Легко ли, попасть в ад… – Обогреть тебя надо, обласкать, Валентин, – согласилась Полина Васильевна. – Главное, ничего не бойся, – добавил сам Потапов. – Мы православные и при жизни всегда все соблюдали, людей и Бога любили, а попали сюда, потому что Господь захотел испытать наше терпение, а не потому что мы какие-то там прихвостни врага человеческого… И ты тоже такой, по лицу видно – душа у тебя добрая… Так, за беседушкой, они вошли в дом. Прошли в комнату, где все было просто и как положено. Самодельные иконки в углу, белая скатерть на столе, стулья, шкаф. До крестьянской избы, конечно, не дотягивало, но в целом Валентин почувствовал: здесь покой и нормальность. Расселись за столом. – Мы люди простые, из бедных дворян. Когда сюда попали – обомлели, плакали целыми днями. Кругом черти, да еще в человеческом обличье. Визжат, кусаются, творят такое – слов нет. Перед иконами стыдно говорить. Мы думали: за что же души наши погублены, за что? – рассказывал Иван Алексеевич. – Но молитва помогла. Молились мы втроем – и, наконец, Господь сподобил, осветил нас Словом Своим. Во сне разум мой освежился, и сказано было мне, чтоб я, мы все терпели, а души наши спасены будут по воле Божьей. Для Бога и ад не крепость. С тех пор лучше нам стало. – А как вы сюда попали? – Как, как… Шли втроем по бережку, потом по леску, грибы собирали. Солнышко светило ласково… И вдруг сила нечеловеческая, вестимо, бросила нас сюда… Между тем Полина Васильевна уже хлопотала насчет обеда. Помолились. Потапов промолвил: – Но не думайте, страху много будет. Не собьетесь – душа спасется. Валентин понемногу приходил в себя, но мысли путались, и он не знал, с чего начать… Вспомнил наконец, что оставлены в далекой недостижимой России родители, друзья… С женой Валентин, однако, развелся два года назад, детей от этого короткого брака не было… Еда, в глазах Валентина, чем-то отдаленно напоминала прежнюю, российскую. – Вот это мы называем картошкой, – умилялась Полина Васильевна, – вот это – луком… и гляньте на хлебушек. Кушайте на здоровье… Другое здесь не растет… Встали, помолились, как в былые, хорошие времена. – Не думай, а лучше говори с ним, сынок, – тихо сказала Полина Васильевна. – Не огорчайся очень… Раз ты к нам такой пришел, то испытание адом тебе дадено, как и нам… Но душа твоя спасена будет… я чувствую это… как и наши души… это главное… А там хоть съедят нас, – дело второстепенное… Душе-то что? Она из другого теста создана. Валентин молча вкушал пищу ада. – Откуда вы ее берете? – наконец спросил он. – Немножко вокруг растет, а потом нам черти привозят… Они же здесь в человеческом виде, – ответил Иван Алексеевич. – В этом их свойство, особость. И как будто по-человечьи говорят, ну, а сами… Увидишь, сынок, какие это люди, сразу поймешь, кто они. Не дрожи, держись веры, но страх огромный на тебя нагонят… – Для чего они вас держат? – Не знаем, – ответил Потапов. – Им виднее… Лучше об этом вам Сережа расскажет. – Какой Сережа?! – удивился Валентин. – Какой есть. Молодой человек. Хорошего образования. Попал сюда немного позже нас. Хоть и чудной, но стал нам родной, – добавил Иван Алексеевич. – Его сегодня черти привезут, – пояснила, покраснев, Даша. – Взяли, но должны привести обратно. За окном послышались какие-то звуки. Полина Васильевна подбежала, раскрыла окно. – А вот и он идет, легок на помине. Вскоре Валентин услышал пение и ясно различил слова: Пой же, пой на проклятой гитаре, Ходят пальцы твои в полукруг. Захлебнулся бы в этом угаре, Мой последний, единственный друг… Рядом с ним молча шли черти. Их было два. Валентина эти слова поэта из прошлого, это пение в аду резануло так, что в глазах его потемнело, он вскочил и пошатнулся, припав к стене. …А в комнату уже входил он – Сережа Томилин, исчезнувший с лица земли в 1926 году и попавший в ад. Впрочем, у Сережи было свое мнение относительно того, куда он попал. Через несколько минут Валентин и Сережа Томилин стали неразрывными друзьями. После обеда Потаповы, как и полагалось в XIX веке, пошли спать, и Сережа с Валентином остались наедине. – Ты пойми, Валя, – говорил ему через часок беседы Сергей. – Не ад это, не ад. Теологически не сходится… Но старики так считают, я их люблю, они мне как родные – но они слишком просто судят… Оно, конечно, похоже, и метафорически, косвенно, что ли, это ад, и мы среди чертей… А что, не черти, что ли, были в 17-м? Среди руководства Черный козел, он может любой облик принять… Ему-то что… Но не ад тогда был, и здесь не ад… – А что же, что? – Ты мне сначала скажи, с какого ты рождения? – С 1977-го. – Ого-го! А я в двадцать шестом пропал… Ну и как? Большевичье-то поганое небось прогнали где-нибудь к тридцатому году? – Не прогнали. Но сейчас их нет… Потом все расскажу, какой расклад получился… А сейчас ты же не ответил мне на главный вопрос, где мы? Сергей пересел на стул поближе к Валентину. – Валя, в себя приди! Мы же в физическом теле… В ад можно попасть только после смерти. В какой-то степени это, конечно, ад, но не совсем. Тут дело сложнее… – А как же старики, такие православные, не понимают этого? – Да все они понимают! Я с ними сроднился, они даже мой язык ХХ века чуть-чуть переняли, но они считают, что оказалось, вопреки богословам, ад может быть и в физическом теле… Просто богословы об этом не знали, мало ли что богословам неизвестно, не все Бог нам открыл, а только частично… – А ты как считаешь?.. Выпить бы сейчас, Серега… – Алкоголя тут нет… А я полагаю, что мы попали в необъяснимый фантастический мир. Его надо принять, и все. – Сергей, ну это не объяснение, а поэзия просто. – Хорошо. Слушай. К нам приходит один человек. Из их племени. Великий ученый, жрец, – не знаю, кем они его считают… Но он прячется от них в подземельях… И посещает нас. Как он обходит охрану – не знаю… Имя его – Вагилид. Он знает древние языки, как он выражается. В том числе русский… Так вот мы попали в отдаленное, точнее, очень далекое от ХХ века будущее человечества. Валентин заходил по комнате. Кровь бросилась в лицо. – Что, что? Это, именно это – будущее человечества? – Да.

Лев Данилкин

Новый роман живого классика: с визгами, потусторонними хохотками и завываниями, однако не просто «очередной», а по-настоящему странный: визионерская попытка объяснить обывателям, как все устроено на том свете.