МОЛОДОЙ ТРАНЖИРА

Приятность речи рассказчика Оскар Уайльд считал необходимейшим свойством удачного устного рассказа. Переехав из Дублина в Англию,он принялся усерд но работать над речью, стем чтоб звучала она приятно. Мало-помалу он избавлялся от сильного ирландского акцента и,покидая Окс- форд, оставил там и акцент, как говорил он позднее, вместе с множеством других принадлежавших ему вещей, заменив ак- цент ясной английской речью—чёткой, слегка врастяжку речью человека из высшего света. Голос Уайльда вызвал к жизни больше метафор и определений, чем какие бы то ни было другие его характерные черты. Звук его голоса называли теплым, полнозвучным, ласкающим, обволакивающим, мелодичным, томным и богатым обертонами. Кто-то из его друзей писал о гладкоструйности его речи, уравновешенной, сдержанной и по-ораторски звучной. Другой его друг заметил, что диапазоном и музыкальностью своего «золотого голоса» Уайльд преображал обыденные слова, де лая их «пьянящими подобно вину». Несомненно,что ритм и само звучание слов для Уайльда значили не меньше, чем их смысл. В некоторых словах он любил выделять голосом первый слог, а произнося такие слова, как «пурпурный» или «майоран», он словно наслаждался их вкусом, как бы смакуя зву ки, перекатывая их во рту. Бесспорно,что он умел передавать голосом и иронию: подчас самые смешные ис- тории он рассказывал торжественно и высокопарно,а эпизоды фантастические и невероятные передавал как неч то заурядное и само собой разумеющееся. По выражению Уолтера Пейтера, произведения Уайльда «хорошо сказаны» и, читая их, мы как бы слышим его голос. Возможно,они устные свои истории рассказывал, используя тот же ритмический рисунки те же мелодические акценты, которые мы находим в его сборнике 1891 года «Преступление лорда Артура Сэвила и другие рассказы». . . . . Он был молод и был поэтом. Он жил в Лондоне беспутно и расточительно, швыряя деньги направо и налево, нещадно проматывая доставшееся от отца наследство. Когда по прошествии недолгого времени он сказал, что денег у него остается всего несколько фунтов, а долги достигают значительных сумм, его друзья решили спасти его. И вскоре самый искренний и верный его друг явился, чтоб сообщить ему об их решении. «Дружище, — возгласил он, улыбаясь как человек весьма довольный собственной добродетелью, — мы тут собрались, посовещались и решили оплатить все твои долги. Больше того—если ты обещаешь бросить свои экстравагантные замашки, свое вопиющее расточительство, уехать и исправить свою жизнь, на чав ее заново в Австралии, мы подарим тебе сумму в сто фунтов». Молодой поэт принял это предложение, рассыпавшись в благодарностях, но спустя два месяца тот же самый его друг-благодетель неожиданно увидел транжиру фланирующим по Пикадилли в франтовской, по последней моде, одежде. Вид его вызвал ярость благодетеля. Дрожа от негодования, он бросился к другу и вскричал: Господи ты боже! Какого дьявола все это значит? Ты взял сто фун тов, чтобы отправиться в Австралию, а вместо этого, что я вижу? Шляешься здесь, разряженный в пух, словно ка кой-нибудь, пропади он про падом, денди! Это неслыханно, и ни на что не похоже, сию же минуту ответь, как мог ты нарушить слово? На что молодой транжира лишь беспечно пожал плечами и в свой черед задал вопрос другу: Нет, лучше ты ответь, если б у тебя завелись сто фунтов, стал бы ты отправляться в Австралию, чтобы подыхать там?